Христианство всем своим существом отличается, как от китайской, так и от индусской религиозности. Среди этих двух мироощущений оно представляет собой особое жизнепонимание, в котором вся мировая история представляется единым актом домостроительства человеческого спасения Богом. «Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть, да всяк веруяй Вонь, не погибнет: но имать живот вечный» (Ев. от Ин. 3;16), - эти слова выражают сущность христианской веры. «Бог пожалел нас и не хотел, чтоб мы были вне Его, оставались в отпадении, а благоволил изобрести способ воссоединения, который состоит в том, что Сын Божий и Бог пришел на землю и воплотился, и в своем лице соединил человечество с Божеством и через то всем нам дал возможность соединиться через Него с Богом»[62].
Христианская вера есть, прежде всего, вера во Христа – совершенного Бога и в тоже время – совершенного человека. «Не самый факт Боговоплощения представляет тут особенность христианства, его отличие от других религий, - и не явление Божества в человеческом образе, - а нераздельное и неслиянное единство божеского и человеческого»[63]. Божество воплощенное и Божество, являющееся в человеческом образе известно и Востоку, вспомнить, хотя бы, нескончаемые аватары Вишну. Но христианство единственная из религий, в котором ни Божеское не поглощает человеческого, ни человеческое – Божеского, а то и другое естество, не превращаясь в другое, пребывает во всей своей полноте и целости в соединении, причем совершается это единожды и навсегда. Человек, соединяясь с Богом, не растворяется в Нем, а, наоборот, восстанавливает нарушенную страданием и смертью целость своего существа, достигая полноты и совершенства своей человеческой жизни. Человек становится Богочеловеком. И уже через Богочеловечество в соединение с Богом вступает вся земная тварь, через него весь мир должен обрести обожение.
Первое, в чем должно обнаружиться воссоединение твари с Богом и, соответственно, осуществление смысла и правды в мире (см. выше цитату Е. Трубецкого), это полное внутреннее преодоление тварного эгоизма, отказ твари от собственной воли и полная, беззаветная отдача себя Богу. Эта решимость, не иметь собственной жизни, а жить исключительно жизнью Божественной, проявилась в совершенной жертве, совершенного Человека – Иисусе Христе. Именно через Его жизненый подвиг, рождение, жизнь, страдание на кресте и смерть, человеческое естество обрело полноту и совершенство Своего соединения с Богом. Тварь, вернувшаяся к Источнику Жизни, – оживает. «Добровольная смерть Богочеловека именно и означает восстановление связи человека с вечной жизнью, возвращение человеческого естества к той жизни, которая не умирает. Но эта божественная жизнь есть полнота, а полнота не мирится со смертью. Не какая-нибудь часть человеческого существа должна ожить в этой полноте, а весь человек – и дух, и тело. Вот почему необходимым последствием этой смерти является воскресение Христа, поправшего смертию смерть. Жизнь Богочеловека, Его страдание, смерть и воскресение, - все тут неразрывной логической цепью. Это и есть логика мирового смысла. Если Бог есть жизнь, то Он должен открыться в мире, как любовь, все наполняющая в жизни»[64].
3.2. ОБРАЗ И ПОДОБИЕ БОЖИЕ.
Как мы уже увидели, Бог, Который воспринимался даосизмом и индуизмом безличным и всеобъемлющим Абсолютом, а для буддизма вообще ничего не значил, в христианстве раскрывается всеобъемлющей и вселюбящей Личностью, дающей человеку познание, свободу, силу и спасение.
Но «что есть человек, яко помниши его; или сын человечь, яко посещаеши его» (Пс. 8;5), - задается вопросом псалмопевец. Почему Бог так любит его, сходит с неба, чтобы жить с ним, ведет его к Себе? Стоит ли человек божественных забот? На это Библия отвечает своим учением об абсолютной ценности человека, который есть образ и подобие Божие.
«Не две ли птице ценитеся единому ассарию; и ни едина от них падет на земли без Отца вашего: вам же и власи главнии вси изочтени суть: не убойтеся убо: мнозех птиц лучше есте вы» (Ев. от Мф. 10;29-31). Эти слова показывают, что для Бога ценна каждая тварь от полевого цветка и малой птицы до человека, а среди людей для Него дороги все, всякая отдельная личность, как бы незначительна, мелка и грешна она не была. Как женщина, потерявшая мелкую монету, выметает весь дом и тщательно разыскивает ее (Ев. от Лк. 15;8-9), так и для Бога дорога каждая даже копеечная с точки зрения человеческой душа. «Грешник же, как личность, никогда не переставал и не перестанет быть предметом самой сильной любви Божией, готовой на всякие жертвы, лишь бы только человек внял Ее призванию»[65].
Это учение не имеет никакого сходства с восточным пониманием человека. В Конфуцианстве – личность имела значение только как часть рода, государства; в лучшем случае приобретали значение и выдвигались над массой те, кто лучше исполнял те или иные обязанности. Но ведь и их ценили только за их таланты, полезные обществу и государству, если человек утрачивал их, то он сразу лишался своего положения, становясь не нужным. Индуизм и буддизм смотрят на человека как на иллюзию, появившуюся в результате какой-то ошибки, в лучшем случае – это ходячий мешок костей и мяса, в худшем – случайное сочетание дхарм и скандх[66], любовь к людям нужна только для улучшения своей кармы.
Христианство же говорит нам: «…возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею: … возлюбиши искренняго твоего яко сам себе»(Ев. от Мф. 21;37-39), - и в другом месте: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положить за други своя» (Ев. от Ин. 15;13). Именно эта заповедь явила миру высокую силу любви людей друг к другу, когда человек жертвуя своей жизнью, спасает другого, входя в горящий дом, или ухаживая за больным, зараженного чумой. Восток не знает такой силы любви и такой ценности к человеческой личности.
